Из книги Виктора Николаева „ИЗ РОДА В РОД“

По благословению Преосвященного Вениамина,

Епископа Владивостокского и Приморского

Вместо предисловия

"Помните узников, как бы и вы были

с ними в узах..."

Апостол Павел

Здравствуй, читатель. Слава Богу, я вновь могу это сказать в своей новой книге. Тема, которую я затронул, – тюрьма, человек в тюрьме, давно созревала в моей душе, ожидая своего часа.

О тюрьме и обо всем, что связано с ней, говорилось и писалось тысячи лет до меня и столько же будет после меня. На сегодняшний день, сложный и тяжелый для нашего Отечества, уже, наверное, нет ни одной семьи, которую бы эта беда не коснулась прямо или косвенно. Везде видны эти потери: брат, отец, муж, сын, друзья, знакомые...

Основная причина, почему я взялся писать об этом, заключается в том, что мой родной брат, который младше меня, имел две тяжелых судимости и впоследствии был убит своими "дружками". Поэтому все, о чем я пишу и над чем размышляю, мне, к сожалению, очень близко, горько и больно. Я не понаслышке знаю, что такое материнская слеза и родительский грех, последствия от которого завершаются такой бедой. Знаю, что такое соседское мнение, изменившееся отношение родственников и что такое сострадание и помощь от людей, которых прежде почти не знал или настороженно к ним относился. И вдруг они первыми приходят на помощь, без всяких слов, не ожидая благодарности. Мне до боли знакома трагедия детей, к которым вся деревня или городок относятся, как к „детям зека“. От этого ломаются судьбы, калечатся души, рушатся семейные и родовые отношения, стремительно угасают родители.

Эта книга – о многих людях, о тех, с кем они вольно или невольно пересекались на непростом жизненном пути. Возможно, вами в ней будут замечены ваши знакомые, родственники.

Тюремная тема – это тема о наказании человека за преступления перед людьми и перед законом. Сложность написания документальной книги, и особенно такой, заключается в том, что она затрагивает судьбы десятков людей и здесь недопустимы любая фальшь, некорректность, неделикатность. Нельзя ни малейшим образом навредить тем, кто доверил тебе свои судьбы как на исповеди. Все, что узнал я, должно пойти во благо. Поразительно, что люди, с которыми мне довелось беседовать, откровенно говорили о своих личных переживаниях, но проявляли редкостную дипломатичность и осторожность всякий раз, когда речь заходила о ком-то из их собратьев, знакомых и даже недругов. Такое умолчание, если хотите, заслуживает уважения. И крайне печально, когда к оступившимся однажды людям общество относится заведомо недоброжелательно, а иногда и агрессивно, тогда как многие из них нуждаются в простом человеческом участии и в поддержке.

Прежде чем приступить к новой работе, я побывал во многих тюрьмах, встречался и с людьми, освободившимися из мест заключения, и со священниками, выполняющими в них свое нелегкое служение, с тюремным начальством и сотрудниками, профессиональная и эмоциональная нагрузка которых подчас превышает даже ту, что испытывают на себе представители многих военных специальностей.

Тюрьмы, пересылки, СИЗО... Везде горемычные судьбы, поразительно схожие по своей родовой беде, разные только по причине, приведшей их сюда, и по статьям Уголовного кодекса. Сидят профессора, учителя, рабочие, бомжи, военные, Герои России, министры, артисты, художники... Такое впечатление, что сидит вся Россия – от Прибалтики до Сахалина. И количество этих людей растет. Большинство из них при всех своих грехах хотят снисхождения, правды, воли, покоя. Все на это надеются. У многих были свои семьи, интересная работа, их ждали дома, но вдруг в одночасье все изменилось.

Зона заключения – это иной мир и в определенной степени иные люди. Это своего рода государство в государстве, со своей уголовной "конституцией". Об этом мире мы почти ничего не знаем, не хотим знать, боимся знать, да и просто презираем. Такой уж сложился у нас стереотип отношения к людям, попавшим в тюрьму: они как бы заочно прокляты, отвергнуты нами, а главное – лишены надежды на прощение. От этого, уже за несколько месяцев до освобождения, многие из них начинают мучительно готовить себя к свободе, часто боясь ее больше, чем саму тюрьму. Особенно те, кто совершил тяжкое преступление – убийство.

Из Евангельских заповедей мы знаем о неотвратимости наказания за грех. Давайте пристальнее посмотрим на тех, кому Законом уготован юридический „камень на шею“. Дорогие читатели, я не преследую цель вызвать у вас слезливое сочувствие, волну всепрощения и искусственного сострадания. Вовсе нет. Заключенные – это такой народ, где даже самые падшие и грешные не терпят к себе подобного отношения, пресекают любое заискивание и заигрывание. Суровый быт и образ жизни, в котором они оказались, ими переживается по-разному. Кто-то там становится еще хуже, и таких, к сожалению, немало. Хотя есть и такие, которые ловчат и даже пытаются извлечь выгоду из своего положения, взывают к чувству жалости, занимаясь откровенным попрошайничеством. А кому-то это наказание идет во благо и вразумление.

В подавляющем большинстве все, что рассказывается об этом нашему обывателю, при детальном рассмотрении выглядит или не совсем так, или совсем не так. Особенно когда это касается темы смертной казни и причин, приводящих к такого рода преступлениям. В одной из глав вы познакомитесь с судьбой человека, приговоренного к высшей мере наказания. Об этом мне рассказали его родители, осознавшие свой тягчайший грех: беда к ним пришла после того, как они „откупили“ сына от армии. По окончании нашего долгого разговора мать этого заключенного произнесла те слова, которые и стали потом названием книги: „ ...Это у нас длится из рода в род...“

Есть главы, рассказывающие о судьбах военнослужащих, которые достойно выполняли свой воинский долг, защищали государство, порой в полном смысле слова грудью, получили тяжелые физические и духовные ранения. Но по возвращении домой оказалось, что нашему государству многие из них не нужны. И загуляли эти бедные души по России в поисках своей справедливости, каждый своим путем. Ко всей беде некоторых, дорога привела их в тюрьму, но, видимо, в том был Божий промысел, ибо, попав в тюрьму, эти ребята впервые оказались в храме.

Военнослужащие-заключенные, особенно участники войны – это вообще особая, важнейшая тема для осмысления. Психика этих людей после войны наиболее чувствительна. Их духовное состояние, укрепленное войсковым товариществом, готовность к взаимовыручке, искренность, нетерпимость к фальши и обману выделяет их среди всех остальных заключенных. Непросто складываются их отношения, особенно у боевых офицеров, с офицерами тюремной администрации. С легкой руки журналистов стало расхожим такое понятие, как „афганский и чеченский синдром“. Это грубая и безобразная попытка представить всех фронтовиков дикими и необузданными, неспособными управлять своими эмоциями и чувствами. Такое огульное оскорбление участников войны со стороны прессы и ТВ подпадает под статьи Уголовного кодекса, как клевета и унижение достоинства.

Из письма осужденного военнослужащего:

«...Я верю, что пройдут годы и мои родственники вспомнят о своем брате-неудачнике. Им желаю только одного: пусть им будет если не лучше, то, по крайней мере, не хуже, чем сейчас. Я же боюсь, не дождавшись срока освобождения, умереть на чужбине, где глаза закроет неродная рука и не поставят крест. На наших могилах вообще не ставят крестов. Так хочу лежать рядом с мамой и отцом.

У нас в камере поставили телевизор. Кто-то пожертвовал, да и администрация, видимо, похлопотала. Смертники ведь тоже болеют за „Спартак“. Так вот, мой дружок по нарам, которому сидеть еще очень долго, однажды по „Новостям“ увидел родную деревню и повесился от тоски. Меня в моей печали поддерживают такие же, всеми брошенные. Да я и не ропщу... Сейчас апрель. У природы свежий воздух. Тебе известно, какой цены свежий воздух утра? Ты знаешь цену слову? Доброму слову. За него, одно в день, я готов переоформить в подарок квартиру. От одного доброго взгляда в мою глухомань исчезает запах параши в углу.

В Чечне я служил в разведке. В 95-м. Чеченцы нас с Серегой называли „черной тенью“. Когда вспоминаю своих ребят, будто свежею... Знаешь, как худо сидеть много лет при постоянно горящей лампочке, не выключающейся ни на секунду. Но однажды она погасла. Отключилась электростанция. Это был, видимо, Божий промысел на наше нытье. Камера погрузилась во мрак. И мы оцепенели. Это длилось около часа. А может, вечность. Когда свет загорелся – мы не узнали друг друга. Мы будто на глазах постарели. Теперь я говорю: лучше век при таком свете, чем минуту во тьме. Свет, хоть и тусклый, а все Божий. Я уже ползал в жизненной темноте своим умом – оказался на нарах. На воле я хотел быть большой "шишкой", в результате получился внушительный синяк. Теперь молюсь, каюсь и, знаете, рассасывается... Когда-то своими поступками я создал свое частное искусственное солнце. Оказалось, что все было мраком.

Нас тут четыре человека. Мы делимся тем, что есть. Однажды один сказал: „Послал бы Господь хоть какую-то возможность услышать голос моего ребенка...“ Когда мне зачитали смертный приговор, я несколько дней привыкал к смерти. А однажды ночью сдал окончательно: упал на колени и начал выть как собака: „Дурак... дурак“. И вдруг услышал голос: „Терпи!“ Мое состояние описать невозможно. Кожа покрылась пупырышками, как горошинами. Я просидел онемевший не помню сколько. Через полгода меня пересудили по моему делу и смертную казнь отменили...

Мой сокамерник рассказывал, как он бросил наркотики. Когда у него еще на воле начиналась „ломка“, за стеной в соседней комнате внезапно начинал крутиться и плакать шестимесячный сын. Он был поражен этим так, что внезапно отошел от наркотиков. Родные и близкие отказались от меня, да я и не жалуюсь. На их месте я бы поступил, наверное, точно так же. Такая плата за свои ошибки. Единственная, кому я был нужен – моя мама. Но она умерла. И просьба – пришлите мне посылочку, просто пустую коробочку, чтобы моя душа согрелась от неизвестной мне души...“

Вот чего нам не занимать, так это грехов. Читатель, помолись при случае за раба Божьего, сержанта, грешника Анатолия с сокамерниками.

По мере углубления в тюремную тему, я понял, что война за людские души, которая сегодня ведется в государстве, пострашнее, чем война физическая. Более изощренная, циничная, наглая, жестокая, поражающая не отделение и полк, а весь род. Тысячи родов. Срубается не „ветвь всякого древа, не приносящего плода“ – вырубаются целые родовые сады. В тюрьмах порой сидят уже не кто-то из семьи, а целые семьи: муж, жена, мать. А дети оказываются в приютах.

Такое ощущение, что в государстве каждый год темная сила пытается объявить годом хаоса и греха. Но по мере усиливающегося покаяния людей упорство нечисти тупится и разбивается. В тюрьмах стали происходить неприметные для мира поразительные изменения по воле Божией. Буквально из ничего возрождаются бывшие и появляются новые храмы, в которые медленно, подчас с трудом, преодолевая свою немощь, потянулись заключенные всех рангов уголовной иерархии, чтобы первый раз в жизни робко поклониться, а значит, попросить прощения за содеянное. Нередко эти люди, которых общество считает отпетыми бандитами, стесняясь и смущаясь, но с надеждой и крохотной начальной верой неловко ставят свечи Всем Святым. Чтобы это увидеть, стоит ехать за сотни верст...

Из писем осужденных:

«…До меня в этой камере сидели двое заключенных. Оба – осужденные на двадцать лет. Они почти одновременно умерли через три года. Их "съел" туберкулез. Хотя нас здесь кормят не особенно хорошо, но все же продуктового голода нет. Эти мужики в своих письмах просили им что-то прислать, но наверняка не лакомство... Им просто никто не ответил. Как и многим другим. В конце у одного из них всегда была приписка. Он смущенно просил какую-нибудь книжку про любовь и открытку Валаамского монастыря“.

« ...Маленький кусочек моего окна выходит на закат... Это, наверное, единственное, что я заслужил видеть в конце своей жизни. Закат можно видеть только несколько минут. Он бирюзово-изумрудный с кровавой каемкой у земли. Ты когда-нибудь видел бирюзовый закат? Я только и живу тем, что жду его круглые сутки. Вот уже шесть лет. И, наверное, всю оставшуюся жизнь. Мой закат будет не такого цвета. Я даже знаю какого. Очень грязного. Мне 52 года. Из них пятнадцать лет отсидел в тюрьмах... Я никогда не был в храме. Не знаю, как правильно подходить к иконе и ставить свечу, но после вынесения мне смертного приговора я понял: не надо быть умнее Бога...“

Что такое тюремное заключение? Это своего рода юридическая епитимия, когда человека, согрешившего в миру, изымают из этой среды и заключают на определенный срок под стражу, чтобы он осознал свой проступок, излечился духовно и вышел в мир окрепшим, полезным обществу и близким. Так должно быть. Так хотелось бы. Но в жизни все далеко не так. Более трагично и прискорбно. Невозможность реализации этого замысла в том, что в 1917 году из мест заключения государственным решением (!) убрали священников, уничтожили Божьи храмы. И все стало с ног на голову. „Свято место пусто не бывает“. И Закон Божий был немедленно заменен "законами" преступного мира. Ну и что делать? Ответ прост. Без священника и церкви все воспитательные действия безрезультатны и бессмысленны, как бы этого нам не хотелось.

Как-то один следователь поделился со мной наблюдениями, которые подвели его к поразительному открытию. Суть в следующем: после причащения Святых Христовых Таин у него значительно возрастает процент дознания при следственных действиях, более качественно происходят допросы обвиняемых. Он также не раз убеждался, что суд духовный за преступления часто наступает гораздо быстрее, чем суд уголовный.

Сегодня многие повторяют вслед за известным киногероем: „Вор должен сидеть в тюрьме“. В действительности этого недостаточно. Тюремное заключение без духовного покаяния – это бездарное, более того, преступное использование бюджетных средств. При встречах с заключенными по благословению священника и следуя Евангельским заповедям, они нередко оказываются мудрыми собеседниками (чему дивятся сами) и, случается, высказывают очень здравые и поучительные суждения. Помнится, кто-то из них сказал, что после таких разговоров „у него надолго свежеет мозг“ и он даже стесняется ругаться.

Во все времена рост преступности совершенно справедливо связывали с падением нравов. Преступление, как грех, срока давности не имеет, если за ним не последовало наказания и духовного раскаяния. Подобно смертельно опасной инфекции, оно переходит из рода в род. Не случайно возник СПИД. Впрочем, название этой болезни должно было бы звучать так: синдром приобретенного иммунного дефицита морали. И если человек погрязает в нераскаянных грехах, то иммунный дефицит морали неизбежно перерастает в иммунный дефицит физический.

Государственный закон тогда начинает действовать, когда он на деле показывает любовь к человеку. Сегодня, как правило, этого нет. Возможно ли покончить с преступной группировкой, уничтожив ее главаря? Нет, невозможно. Бандгруппа только на какое-то время затаится и снизит свою активность. Не секрет, что на сегодняшний день в некоторых тюрьмах существуют своего рода "институты" по подготовке соответствующих "выпускников" для преступного мира, а на книжных развалах вполне легально, без всякой опаски бойко торгуют детективами, многие из которых вполне могут сойти за учебные пособия для будущих уголовников.

Затронем и такой очень болезненный, всегда обоюдоострый вопрос, как противостояние представителей закона и осужденных. Постараюсь показать некоторые причины этой извечной дилеммы, где правда бывает с обеих сторон. Вот только Истина одна, но в гневе ее почти никто не видит.

Я спросил одного уважаемого священника: „Если сегодня все исповедальные грехи рассмотреть под углом зрения закона, многих ли можно было бы привлечь к уголовной ответственности?“ Священник ответил: „В той или иной степени – всех“. Другой священник сказал: „Если анонимно опубликовать грехи любого прихода, то вполне вероятно, что заключенные, прочитав их, воодушевятся от мысли, что они – не самые худшие“. Нам, зачастую с пренебрежением смотрящим на тюрьму, надо еще задуматься: настолько ли мы „чище“ заключенных? Наша брезгливость и презрение к оступившимся – не есть ли это то самое дерзновенное зарекание „от тюрьмы и от сумы“?

Тюрьма – это землетрясение души, попущенное Богом. В его эпицентре оказываются родные, знакомые, а порой и вовсе случайные люди. Последствия от этого могут быть не такими болезненными, если всем достанет мужества осознать свою вину. Тогда на месте порушенного создается новое крепкое духовное здание.

Сегодня в СМИ навязчиво культивируется такое понятие, как „общественное мнение“. С помощью такого абстрактного, размытого "мнения" неведомых людей в жизнь проводятся такие законы, которые могут радикально изменить государственную политику и иметь для страны непредсказуемые последствия. Ибо государственная политика, не основанная на Евангельских законах, – безумие, влекущее за собой физическое и духовное уничтожение общества. С помощью "общественного мнения" разрушаются государства, их оборонительные доктрины и вооруженные силы, стирается графа о национальности в гражданском паспорте, узаконивается преступность. И главное: для преступности создаются уникальные условия, чтобы, как выразился один "авторитет", мы „вместо Президента назначили ... „смотрящего государства“.

Состояние нынешней истерзанной психики людей таково, что они зачастую творят, не задумываясь о последствиях. Сегодня остро встает вопрос о снятии моратория на смертную казнь. В этой связи на имя Президента поступает множество обращений и воззваний. Среди подписавших такие бумаги – артисты, психологи, бизнесмены, представители шоу-бизнеса и многие другие. Но кто эти люди? И что они делают? Артисты охотно снимаются в роли воров, бандитов, сутенеров, вольно или невольно возводя их в ранг романтических героев. Психологам не приходит и в голову взять за основу в своей работе Евангельские заповеди. Бизнесмены нередко занимаются сомнительными видами деятельности, а немалое число представителей шоу-бизнеса имеют основной доход от пропаганды проституции, гомосексуализма, растления малолетних и многого другого. Так чего может стоить „мнение“ людей, сеющих грех?

Есть такое понятие – „вменяемость“. Человек вменяем настолько, насколько он сердцем вменяет Бога. По мере отхода человека от Него вменяемость угасает, плавно перетекая в невменяемость духовную. Надо признать, что это относится и к тем людям, которые разрабатывают законы, в том числе и об уголовной ответственности. Вынося приговор преступнику, государство тем самым показывает, как оно заступается за обиженного, и что немаловажно, как намерено помочь оступившемуся.

Сегодня очень много говорят о различных мафиях: итальянской, американской, чеченской, русской... Но при всем этом, будто заученно, повторяется, что у преступности нет национальности. Нет, подождите! Так есть национальность у преступности или нет? У... Басаева... Гитлера... Ленина... Войкова???

Братья и сестры, здесь мы дошли до некоего тайного смысла. Действительно, во Вселенной есть Лицо, которое не имеет национальности. Это Иисус Христос. Во Иисусе Христе нет национальности, гласит апостольское изречение. Вот в этом и кроется суть. Ибо общество, с ненавистью распинавшее Иисуса Христа на Кресте рядом с двумя разбойниками, тем самым пожелало приравнять Сына Божиего к преступникам.

Люди, которые сегодня повторяют фразу об отсутствии у преступника национальности, чаще всего не вдумываются в ее значение. Но, безусловно, есть те, кого такая постановка вопроса питает и греет. К слову, поясню: ни один представитель уголовного розыска не начинает следствие без установления национальности преступника и изучения свойственных ей особенностей. Если национальность неизвестна, ее быстро определяют по почерку преступления, и в зависимости от этого выстраивается план следствия.

Поэтому пора, наконец, твердо и внятно сказать: у преступности всегда была, есть и будет национальность. Каждый человек принадлежит какой-либо национальной родовой ветви. Не надо этого термина стесняться и пугаться. Мне кажется, что всякий произносящий надуманную фразу об отсутствии национальности у преступника, сам внутренне отрицает это утверждение. Констатация национальности ни в коей мере не унижает и не оскорбляет чью-то личность. Уроды есть в каждой семье. Полиция всех стран имела и имеет досье, учебники по действиям против преступников именно по национальным признакам. И не нужно здесь лукавить, равно как и использовать вымысел об отсутствии национальности у преступников в политических целях. Таким образом не наладить отношений ни между странами, ни между народами. Человек человеку перестает быть врагом только тогда, когда обидчик просит прощения у обиженного. Никогда не будет между ними примирения, даже если выйдет официальное правительственное постановление „О примирении в связи с тем-то...“

Уголовные Кодексы Российской Империи и Российской Федерации заметно разнятся. Первый составлялся, основываясь на Евангелии. Но после 1917 года были написаны новые законы. Новая Конституция провозгласила, что Бога в России нет. Вот тут и произошел страшный духовный, а значит, юридический перекос. Согласно постулатам советских Конституций человек был лишен права быть православным и, следовательно, преступниками были все находящиеся во Христе. Не стану детализировать этот трагичный период: он всем хорошо известен...

В своих поездках по местам заключения я встречался с разными людьми. Вот так и познакомился с Михаилом Петровичем Потаповым. Почти полжизни он отсидел в тюрьме. Наша встреча началась со спора, а расставался я с ним с сожалением. Откуда он родом – не помнит, родителей не знает. От себя могу сказать: удивительной мудрости человек, с очень поучительными мыслями при неспешном, осторожном разговоре.

– Откуда родом, Петрович? – допытывался я. Минутное молчание старика, глубокая затяжка „Беломором“.

– Родом? – переспросил он. – А из храма!..

После последнего освобождения Петрович прижился в зоне – пригрел его батюшка при тюремной церкви. Да и начальство не пожалело, что приютило старика. Сколько его помнят, все в одних и тех же армейских брюках, солдатских сапогах, в подаренной кем-то из администрации гимнастерке и тюремной фуфайке. На редкость трудолюбивый и аккуратный старик.

– Знаешь, где я умный стал? – тихо покуривая, спросил он меня. – На кладбище, когда моего дружка Веньку отпевали. В 60 лет помер. Убили Веньку ночью блатные за лишнее слово.

Петрович долго сосредоточенно молчал. Потом продолжил:

– Вообще слово – дорогая вещь. Вот стоял тогда у могилки, глядел на батюшку, на Веньку-покойника и понял: где бы нашего русского мужика ни носило, где бы мы по дури своей ни кувыркались, а все одно заканчиваем под крестом и при батюшке. С церквей кресты посносили, а на кладбище так и не смогли. А знаешь, кто такой авторитет, „пахан“ то есть?

– Нет, – говорю.

– Это сатана. А все остальные и мы, зековские „паханы“, придуманные от гордыни, – все до одного у него в „шестерках“. Как зажил своим умом, так под беса и попал. Мне надо было сорок лет отсидеть, чтобы до этого дойти.

Помолитесь за старика, люди добрые, за фронтовика с 1-го Белорусского (умудрившегося в своих тюремных скитаниях сохранить две медали „За отвагу“). Он так просил. Мне почему-то кажется, что он прочитает эту книгу и будет украдкой вытирать глаза. Ему крайне редко говорили от чистого сердца: „Желаем тебе здравия, Михаил Петрович“.

А вот от чиновников высокого уровня, имеющих отношение к правосудию, удалось мне услышать немало конфузного. С одним из них после разговора о воспитании в колониях коснулись Евангелия. И вот что заявляет мне высокопоставленное лицо: „Я внимательно изучил Евангелие... И ничего особенного там не нашел“. Другой в подобной беседе сказал: „Надо еще проверить, как соответствует Евангелие законам РФ“. Вот так. Ни больше, ни меньше.

Вся наша жизнь состоит, на первый взгляд, из необъяснимых порой случайностей, но при осмыслении понимаешь, что это совершенно последовательная жизненная цепочка событий. В этом меня еще раз убедил один заключенный, осужденный на долгий срок:

«Я думал, что все нечистое, творимое мною, останется вечной тайной. Даже фразу полюбил – „коммерческая тайна“. Дурак. Это для нас наша деятельность – тайна, а на небесах это явная явь. Все закончилось тем, „что мою "тайну" оценили в двенадцатилетнюю явь. Жена сказала, что когда мне зачитывали приговор, у меня так тряслись поджилки и так побелело лицо, что это заметил даже судья. Просто я боялся, что меня расстреляют“.

И, кстати, о женах. О женах заключенных. Они нередко переносят такие духовные потрясения, которые мужчинам выдержать или крайне сложно или невозможно. Потрясающе прозвучали слова из уст одной уставшей от невзгод женщины, оглушенной приговором мужу о пожизненном заключении: „Он сидеть будет вечно, а я буду вечно его ждать. Любого. И вы, люди, не судите меня и примите такой“.

Из писем заключенных:

«...В зале суда перед оглашением приговора я чувствовал лишь душевную пустоту, безысходность. Знал, что будет, но в голове это еще не укладывалось. Самое страшное для меня было то, что я ничем не могу помочь родителям и своей семье... Мой сын, которому сейчас уже 17 лет, на свиданиях выговаривает мне за совершенное мною преступление. Ему живется из-за меня нелегко: и в школе, и во дворе дома. Товарищи ему говорят, что он – сын преступника... Много обид и оскорблений приходится ему выносить. Вот так получается: преступники-то мы, а за сделанное нами страдают наши матери, жены, дети. Лучше бы меня расстреляли, и я бы не испытывал таких ударов судьбы... Пришлите мне фотографию вашего храма, а если можно, и других. Я ведь к открыткам и фото красивым отношусь так же, как сорока к блестящему... Вот посмотришь, бывает, на купола, на цветы, на животных, и теплеет на душе. 12,5 лет вокруг лишь решетки да бетон, одна серость. А впереди еще столько же. У нас вот сейчас в окно виден ненадолго восход солнца. Представляешь, восходит новая жизнь. Вот где красота. Для меня эти* минуты дороже всех богатств Центробанка...“

Все, о чем мы сейчас говорим, напрямую касается семьи. Семья – это микрогосударство, и ее духовное здоровье, а вследствие этого и физическое, является делом государственной важности. Но прогрессирующий духовный терроризм, подпитывающийся из всех видов источников, всерьез изматывает ее, порой вплоть до уничтожения. Если из семьи уходит отец – это трагедия. Если мать – катастрофа.

Из письма заключенного:

«...До того, как меня доставили на чтение приговора, я думал, что я очень сильный и смелый человек, хотя чувствовал, что меня ждет „вышка“. Но по тому, как шел судья, каким тоном он взялся читать приговор, я понял, что меня расстреляют... Больше всего я боялся не самого расстрела, а его ожидания. И придумал, что сразу, как об этом скажут, перегрызу себе вены. По мере того, как я слушал чтение, мне становилось плохо. При словах „ ...к смертной казни...“ я потерял сознание. Врачи откачали меня прямо в зале суда. Потом, когда меня доставили в камеру, я долго не мог говорить, к тому же временно оглох и за месяц сильно облысел... Мне сидеть почти всю жизнь. Я убил человека в автобусе за то, что он на меня брезгливо смотрел. Тогда я ехал домой после двух, смен на заводе и от меня сильно пахло мазутом. Мне было очень плохо, так как нам семь месяцев не давали зарплату, и я не знал, что сказать жене... Я оказался очень слабый человек. Теперь я это понимаю. Моя мама умерла, когда мне было пятнадцать лет. Отец стал водить домой других женщин. Они были всегда пьяные, учили меня материться и рассказывать нехорошие анекдоты. Меня угнетало, что они спят на маминой кровати, берут ее вещи. Когда пятая или шестая женщина надела мамино пальто – я ушел из дома. Отец меня не искал... Жена обещала ждать меня, но после первого свидания, по тому, как она прощалась, я понял, что она никогда не придет. Из-за моей внешности мне дали нехорошую кличку. Меня это сильно мучило. На воле я смеялся над теми, кто ходил в церковь. Теперь в неволе постоянно хожу сам. Меня там никто не обижает, батюшка называет по имени. У каждого на земле есть свой "пятачок" для души. Для меня им стал тюремный храм. Тело в тюрьме, душа – в церкви. Простите, я каждое предложение пишу с перерывом. Стесняюсь сказать, что плачу. А зовут меня Максим“.

Как-то жизнь свела меня с одним вором. Его судьба может послужить хорошим уроком для многих. Он, не скрывая своих преступных регалий, работал в одном из министерств. В наше время такое возможно. На государственные деньги построил себе огромный особняк, однако вскоре у него обнаружилось тяжелое заболевание крови. Сейчас он, оставшись без своих бывших дружков, продал почти все, что имел, за кровь для переливания, которую ему привозят из Европы. От былого богатства осталась только „завалинка“. Поучительны слова этого осунувшегося, изнуренного болезнью человека: „Знаешь, что меня спасает? Я как-то вспомнил, что однажды от внезапной необъяснимой жалости, которая была вообще мне не свойственна, подал приличную сумму матери солдата, тяжело раненного в Чечне. Это было глубокой осенью, вечером, когда я проезжал мимо одного госпиталя. Она стояла на остановке, уткнувшись в стекло лбом, и плакала. Что-то заставило меня остановиться и выйти из машины. Меня тогда обожгли ее обреченные глаза. Теперь, когда мне стало плохо, я постоянно прошу эту безымянную женщину о помощи, и мне становится легче...“

Каждому человеку при рождении дается талант. И когда приходит его „час икс“, он за этот талант отчитывается. Кто-то говорит: „Боже, я возвращаю тебе этот талант крепкими здоровыми детьми и внуками...“ Другой возвращает воинский талант званием Героя России за спасение людей и Отечества. Третий стал священником и покрестил сотни человек. Четвертый возвратил талант званием простого участкового милиционера, закрывшего собой своего подчиненного, сержанта милиции, в схватке с бандитами.

А вот пятый, став „вором в законе“, открыл несколько казино, сбил с жизненного пути сотни людей. Но никто из представителей преступного мира не рискнет во время суда или своей предвыборной кампании сказать: „Главная задача моей жизни – уничтожение правоохранительных органов“. Духа не хватит. Значит, это фальшивый талант. И у власти есть богатая практика, как эту фальшивую "купюру" изымать и обезвреживать.

Без ярких, самобытных талантов невозможно представить и такую область человеческой деятельности, как культура. Но то, что творится в ней сейчас, без преувеличения можно было бы назвать „скрещиванием“ греха, его средоточием. От этого рождается духовная дрянь. В сегодняшней культуре, за редким исключением, „из одного металла льют медаль за бред, медаль за блуд“. Фильмы о вреде греха показывают так, что грешить хочется еще больше. После просмотра телепередач и чтения подобной литературы невольно появляется мысль, что в наше время быть воспитанным человеком просто неприлично.

Свобода слова и свобода мерзости – это не одно и то же.

По моей просьбе один юрист согласился дать правовую оценку некоторым телепередачам и программам. Результат получился ошеломляющий. Подавляющее большинство из них содержат нарушения, подпадающие под статьи уголовного кодекса. И не за абы какие-то „мелковатые“ преступления, а буквально за следующее: незаконное собирание и распространение сведений о частной жизни человека; пропаганда мошенничества; унижение национального достоинства и разжигание национальной розни; пропаганда кражи, контрабанды, незаконного предпринимательства; пропаганда национальной и религиозной вражды; пропаганда развратных действий и сводничества, вовлечение в проституцию. Самое поразительное, что все это транслируется по государственным телеканалам. А о печатной продукции и говорить не стоит.

По тому, какова культура, судят о здоровье нации. Слабость власти и заключается в том, что показ греха разрешен Законом, а затем граждан, особенно молодежь, увидевших это зло и повторивших его в реальности, этим же Законом и судят. Значит, нужно менять законы и судить не только совершившего преступление, но и того или тех, кто спровоцировал человека на преступное деяние.

Из письма заключенного:

„...Вообще-то зеки каются очень осторожно. Боятся. У многих встреча со священником происходит первый раз в жизни, и речь от этого скупая, выверенная. Мы тщательно подбираем слова. Но если начиняем доверять, то от всего сердца. Однажды мой друг в конце исповеди эмоционально и искренне выпалил:

"Батюшка, я умру за тебя!" Мои грехи я называть при всех не решусь никогда. Опасно. Иначе те, кто услышат, возгордятся, какие они чистые. Но это шутка. Я знаю, что в свой последний час мусульмане падают на колени и совершают намаз. Русские мысленно просят: "Господи, помилуй..." Я знаю случай, когда однажды под видом переодетого священника пришел следователь, но заключенный-смертник это определил мгновенно и едва не забил лукавого... Интересно, почему по Закону Божьему люди учатся жить, а Уголовный кодекс боятся и ненавидят? Может потому, что УК написан такими же грешниками, как я?.. Из-за отсутствия священника мы часто каемся своим родителям, а У кого их нет – иконам. Просто суд наше покаяние никогда не учтет...

Наши зековские песни особенные. Это стонет наша истоптанная, грешная, проклятая всеми душа. Внешне мы бравируем, но на деле тоска и пустота. Жаль, что молодые на воле этого не понимают. Нас в камере трое. У всех большие сроки. Видимо, это Божий промысел. Первые недели мы бесились, ненавидя друг друга. Потом смирились, сейчас живем очень мирно, даже ухаживаем друг за другом. На нас любил в глазок смотреть один надзиратель, как в кино. Но, слава Богу, администрация сочувствует нам, и его убрали. Стало легче. В миру я был качок – мастер спорта. Здесь понял, что не в то вложил свою жизнь...“

Братья и сестры, мы подошли непосредственно к самой сложной теме – теме смертной казни. Эта мера наказания всюду и во все времена никогда однозначно не воспринималась сторонами – ни потерпевшими, ни пострадавшими. Главная тяжесть смертной казни – в ее ожидании. Расстрел отличается от ада тем, что он происходит, как физическая кара, один раз. В аду же казнят вечно.

К сожалению, как это ни трагично, сегодня многих людей интересует уже не столько сама справедливость наказания, сколько то, КАК это будет происходить. Считаю своим долгом предостеречь. Смертная казнь – это очень суровый акт. Человека лишают жизни. И за исполнение этого приговора несут серьезнейшую духовную и юридическую ответственность все: от следователя до Президента. Особенно велика ответственность Президента, взявшего на себя главное бремя – своей властью осознанно разрешить казнь человека. Архисложность принятия данного решения заключается в вынесении окончательного вердикта: СООТВЕТСТВУЕТ ЛИ ТАКОЕ НАКАЗАНИЕ СОВЕРШЕННОМУ ПРЕСТУПЛЕНИЮ И ВСЕ ЛИ СДЕЛАЛО ОБЩЕСТВО, ЧТОБЫ СПАСТИ ЭТУ ПАДШУЮ ГРЕШНУЮ ДУШУ. Ошибка здесь непоправима, как у сапера на минном поле, ведь от наказания должна быть польза, а не зло. Но, увы, такое случалось. Так, перед тем как казнили маньяка А. Чикатило, был ошибочно казнен А. Кравченко. Государство оказалось к нему немилосердным, хотя он подавал прошение о помиловании.

Приговоры приводят в исполнение люди, внешне от нас ничем не отличающиеся. Если сказать образно – это "хирургическое вмешательство", которое исполняют люди особого рода, призванные Законом избавить общество от "злокачественной опухоли". Не следует давать уничижительные характеристики тем, кто имеет непосредственное отношение к исполнению смертных приговоров. Это самая секретная должность в государстве. Очень мудро, что она тщательно сокрыта от глаз нездорового любопытства. Эта служба своей тайны не раскроет никогда. Давайте только представим: вдруг мы узнаем, что наш отец, сосед или человек в нашем подъезде является исполнителем... Последствия могут быть ужасными – и для нас, и для него.

Зрелище самой казни настолько жестокое и отвратительное, что при всей нашей искусственной браваде („да я бы его!..“) – сделать это сможет далеко не каждый человек. Не говоря уже о том, что такая бравада также может иметь тяжкие последствия. Как известно, в ряде государств (например, в Китае, некоторых мусульманских странах, в США) до сих пор сохраняется традиция публичной демонстрации казней – в назидание и для устрашения. Однако это несоизмеримо с огромным, непоправимым ущербом, который тем самым наносится здоровью людей.

Вместе с тем не секрет, что у потомков людей, однажды увидевших процесс исполнения смертной казни, нередко наблюдались серьезные психические расстройства и генетические аномалии. Известный психолог Н.К. Михайловский приводил такие примеры о пагубном влиянии смертной казни на зрителей. „ ...Одна беременная женщина, присутствовавшая при смертной казни колесованием и чрезвычайно пораженная этим кровавым зрелищем, родила больного ребенка, члены тела которого были переломаны как раз в тех местах, где прошло колесо по телу казненного... Подобный же случай был таковым: преступнику отрубили сначала руку, а потом обезглавили. Присутствовавшая беременная женщина не выдержала зрелища до конца. После того, как топор палача опустился на руку преступника, она пришла в величайшее смущение. Через несколько дней она родила безрукого ребенка. Таким образом, школа показательных казней есть школа варварства и ожесточения нравов“.

Похоже, и у нас в стране есть сторонники подобных „демонстраций“. Иначе чем объяснить появление на телевизионных каналах под видом убедительных доказательств документальных кадров о казни бандитами своих жертв? А поганые, дурманные передачи о преступности, где под предлогом „хочу все знать“ учат души привыкать ко злу? Пора трезво осознать: никогда в семье, где есть безумные родители, не будет здорового потомства. Ростки кипятком не поливают.

Однажды одному актеру-католику из Европы предложили сыграть роль преступника, которого казнят. Он вначале попросил показать ему, как это выглядит на самом деле. Актер не смог досмотреть видеосъемку до конца и навсегда оставил свою профессию. Свое решение он объяснил так: смерть, как и рождение, человеку сыграть не дано, это вне нашего разума и сил. Все попытки изобразить смерть являются неуклюжими домыслами и плодом галлюцинаций, которые приводят к тяжелым родовым последствиям. Нужно признать, что это один из немногих актеров, сохранивший таким поступком духовный разум и здравие.

Из откровения бывшего смертника:

« ...Когда-то я имел отношение к кинематографу... У меня есть мечта. Когда-нибудь снять документальный фильм из двух минут. Первая минута, где мы погрязаем в золоте и разврате и как ведем себя при этом. Вторая – как мы ведем себя в последние секунды перед расстрелом. Уверяю всех: от этих кадров вразумилась бы не одна падшая душа... Я стал умнеть в ожидании казни, которую ждал много месяцев... Конечно, в действительности этот фильм снять нельзя. Его смысл в том, что в этот миг надо показать глаза, а для этого придется открыть лицо. Не дадут. Может, и правильно. Не себя жалко. Мать. Она этого не переживет, а для моих близких наступят черные дни. Их изживут. Еще прошу вас: не плюйте на тюрьму. Здесь не все подонки. А лучше поставьте за нас безымянную свечу. В миру я Василий...“

В России к смертной казни на протяжении многих веков всегда было разное отношение – ее то применяли, то отменяли. Я не буду приводить эти примеры. Об этом много и достаточно толково написано. Просто скажу: покой общества зависит не от того, казнить или миловать, а от здравой духовности. И ни от чего больше.

„...Этого парня с "разноцветной" фамилией доставили в камеру ожидания казни вскоре после суда, – рассказывал мне один следователь. – На вопрос судьи: „Зачем убивал?“ – он ответил: „Я самосовершенствовался“. Он показывал в камере язык, корчил рожи. Офицеры следственной группы, не сговариваясь, сказали: „Никогда еще не приходилось видеть такую мерзость“. Осознать свой грех этому заключенному непросто. Он был сирота при живых родителях. Мать – алкоголичка с пятнадцати лет, а кто из ее семи официальных мужей был его отцом, неизвестно“.

Из откровения прокурора, вынесшего смертный приговор:

«...Было неспокойно после суда... Сразу стали мучить раздумья. Это серьезно сказалось на моем душевном состоянии... Самоистязания закончились тем, что я впервые в зрелом возрасте пришел к батюшке и покаялся. Надо сказать, что для меня это был трудный шаг... После долгого разговора со священником мучения постепенно отпустили меня. Но впоследствии подобного вида деятельности я стал категорически избегать... Однажды при чтении Указа о помиловании осужденный находился в таком состоянии душевных мук, что, видимо, принял его за Указ о расстреле и умер от разрыва сердца. У моей знакомой, которая вела подобное дело, будучи беременной, все закончилось тем, что произошел выкидыш... Надо вообще беречь женщин от такого рода дел. Для кого-то первое слово было Бог... Для другого – мат, муки. И все одно в итоге – Бог...“

Для исполнителей приговора сама смертная казнь – это труднейшее испытание. В процессе подготовки и в момент приведения приговора у всех исполнителей наблюдаются неадекватные психические изменения: замкнутость, ухудшение зрения, сбои в дыхании, а после – нередко наступает тяжелейшая депрессия, которая порой приводит к самоубийству. У меня была однажды встреча с одним из таких людей. Он коротко и глуховато пояснил это так: „Некому было в то время излить горе с души... Сгорали сами в себе. Не знаю, как другие, но я за несколько минут до приведения приговора в исполнение будто не своим языком говорил: „Господи, помилуй...“

При вынесении любого судебного решения, даже самого простого, все имеющие к этому отношение люди должны осознавать, что они не меньшие грешники, чем подсудимые. Нельзя брать на себя роль непогрешимого судьи. Ибо только Суд Божий окончательный и обжалованию не подлежит. Хотелось бы, чтобы судьи были духом здоровее обвиняемых и обладали высокой нравственностью. Увы, это только мечта.

Вы спросите, а как быть с Басаевым и ему подобными? Скажу от себя. Они должны быть осуждены по законам военного времени и приговорены к смертной казни. Для такого рода преступлений нужна именно такая статья в Уголовном кодексе. Когда государство не карает за преступление в соответствии с его тяжестью, то люди, не удовлетворенные судебным решением, мстят сами.

Нелишним будет сказать здесь о правильности важнейшего пункта в УК, в котором говорится о порядке исполнения смертной казни. Вот как он звучит: „Администрация учреждения, в котором исполнена смертная казнь, обязана поставить в известность об исполнении наказания суд, вынесший приговор, а также одного из близких родственников осужденного. Тело для захоронения не выдается и о месте захоронения не сообщается“. Для такой практики есть более чем серьезные основания, так как горький опыт показывает, что к местам захоронения преступников нередко начинается нездоровое "паломничество". Или же совершается шумное политическое надругательство отдельными обиженными, что приводит к настоящей войне между кланами.

Следует напомнить, какая кара настигла предателей Родины, совершивших преступления во время Великой Отечественной войны. Подчеркну, что суд Военного трибунала по данным делам действовал исключительно грамотно, практически безупречно. Приговоры над изменниками Родины в количестве 11 человек были приведены в исполнение через повешение 18 июля 1943 года в 13 часов в городе Краснодаре в присутствии более 30 000 человек. А 19 декабря 1943 года подобная казнь была исполнена над несколькими немецкими оккупантами и предателем Булановым. Впервые на место казни были приглашены представители отечественной и зарубежной прессы. Казнь была воспринята народом со вздохом облегчения, ибо жестокость немецко-фашистских захватчиков на русской земле была столь чудовищной, что даже такая кара многим казалась недостаточной. Что касается Буланова, то трагичность его судьбы была в том, что он так и не осознал, насколько страшно осквернил свой род. Его близкие после его разоблачения не смогли остаться в этих местах и канули кто куда. Булановское древо сгнило и рассыпалось в прах.

В судьбе человека, осужденного по любой статье Уголовного кодекса, не может быть только его личной вины. Если проследить преступление от "корня" до справедливого возмездия, то есть от истока, "зачатия" греха до выстрела в камере исполнения, мы найдем на этой линии жизни огромное количество виновных прямо или косвенно. Поэтому не надо смотреть на узника со злобой, ибо неведомо, кто по твоей линии будет сидеть в тюрьме за твои грехи. Земная тюрьма – это миллионное подобие ада, где вот так же томятся души наших поколений. Но у нас по сравнению с ними еще есть шанс – покаяние. Ни в коем случае нельзя лишать человека надежды на милосердие и прощение. Иначе это порождает еще более страшные действия. Милосердие поднимает на крыло и спасает душу, а если его нет – приводит к тяжелейшим последствиям целые поколения. Если нет надежды, то нарушается заповедь спасения через покаяние.

Почему перед казнью человек ведет себя, мягко говоря, неадекватно? Потому что мечется его нераскаянная душа. Мне рассказывал один осужденный, как он пережил смертный приговор: „Теперь я знаю, что такое душа в пятках... Это не вымысел... Это действительно так. Мои ноги вросли свинцом в пол. Но самое главное знаешь в чем? После приговора недели через две я ощутил, что у меня прошли три почти неизлечимых болезни...“

Особо следует сказать о тех, кто по долгу службы каждодневно имеет контакты с заключенными, обеспечивая охрану, порядок и весь уклад тюремной жизни. „Тюрьма – есть место окаянное, и работать тут должны люди твердые, добрые и веселые“. Так без малого триста лет тому назад мудро рассудил царь Петр I. Сегодня условия тюремной службы таковы, что порой поражаешься, как эти люди, при такой суровой жизни и лишениях, умудряются добросовестно исполнять свои служебные обязанности.

Я как-то разговаривал с одним человеком этой профессии. Он поделился со мной весьма настораживающим наблюдением: „Сегодня законодательство приняло такую форму, что складывается ощущение, словно происходит целенаправленный, стремительный перегон максимального количества людей, особенно молодежи, через тюрьмы. Затем в нужный момент будет внезапно принят такой закон, после которого произойдет быстрое и крайне опасное накопление заключенных“.

Братья и сестры! Приближаясь к завершению вступительной главы, вновь хочу сказать: тюремное заключение, при всей трагичности происходящего – это Божий Промысел. Прихожане тюремного храма и мирского заметно отличаются друг от друга. Уровень отчаяния, страдания и духовного потрясения мирян блекнет по сравнению с таким состоянием у заключенных. Поэтому священник тюремный несет тяжелейший крест. Он должен обладать уровнем сострадания и терпения, равным горю его непростых прихожан. Это, если хотите, воинский подвиг, битва за карабкающиеся из последних сил души. Некоторые исповеди выслушивать настолько тяжело, что с полным основанием можно сказать: „Тюремный священник – это высоконравственный и мужественный человек. Это лицо не только духовное, но и государственное“. И если еще более объединятся тюремная администрация и Православная Церковь – это будет невероятное благо и для заключенных, и для служителей закона, и для всех нас.

Тюрьма – это всенародное горе. И молитва за этих грешников тоже нужна всенародная. Недаром церковные ящики пожертвований в местах заключения – самые полные в России, забитые до отказа. Хочу привести изречение из Евангелия:

«...Один из повешенных злодеев злословил Его и говорил: если Ты Христос, спаси Себя и нас. Другой же, напротив, унимал его и говорил: или ты не боишься Бога, когда и сам осужден на то же? и мы осуждены справедливо, потому что достойное по делам нашим приняли, а Он ничего худого не сделал. И сказал Иисусу: помяни меня, Господи, когда приидешь в Царствие Твое! И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю...“

А завершить эту главу хочу словами одного молодого тюремного священника, который на вопрос заключенного: „Батюшка, а что такое чудо?“ – ответил:

– Чудо? Чудо – это то, что ты принял сегодня Святое Крещение... И попросил прощения у отца с матерью.

Братия и сестры, я всем желаю созидательного чуда, терпения, оздоровления духа, Божией помощи в наше непростое время и прошу ваших молитв.

С поклоном, раб Божий Виктор Николаев

Источник:

ИЗ РОДА В РОД / Документальная повесть. Изд. 1-е. – М.: Софт Издат, 2003. – 208 с.

ISBN 5-93876-015-1

Помощь заключённым