Анастасия Матвеевна,
собираясь в церковь ко всенощной, с опаской поглядывала на своего супруга, полковника
авиации в отставке, Косицына Михаила Романовича. Михаил Романович сидел перед
включенным телевизором с газетой в руках. Но ни на телевизионной передаче, ни
на газете сосредоточить своего внимания он не мог. В его душе глухо росло
раздражение, некий протест против намерения жены идти в церковь. Раньше, ещё в
молодые годы, она захаживала в церковь раза два-три в год. Он на это внимания
не обращал: мало ли какая блажь у женщины. Но как вышла на пенсию, так
зачастила в храм каждое воскресенье, каждый праздник.
„И сколько этих праздников у
церковников – не пересчитать, – с раздражением думал Михаил
Романович. – То ли дело „красные“ дни гражданского календаря: Новый год, 8
марта, 1 мая, 7 ноября и уж совсем святой, особенно для него, фронтовика, День
Победы – вот, пожалуй, и всё. А тут каждый месяц по несколько – с ума
можно сойти“.
Анастасия Матвеевна думала о
том, что последнее время её супруг очень раздражителен, оно и понятно: бередят
старые фронтовые раны, здоровье его всё более ухудшается. Но почему-то больше
всего его раздражает то, что она ходит в церковь. Чуть ли не каждый уход её на
службу в храм сопровождается скандалом и руганью.
– Миша, закройся, я пошла в
храм.
– Ну чего, чего ты там
потеряла, не можешь, как все нормальные люди, посидеть дома с мужем, посмотреть
телевизор, – с раздражением на ходу говорил Михаил Романович, чувствуя,
как гнев начинает клокотать в его израненной старческой груди.
– Мишенька, так может
нормальные-то люди, наоборот, те, кто в храм Божий ходят, – сказала и,
поняв, что перегнула палку, сама испугалась сказанного, но слово – не
воробей.
– Так что, я, по-твоему,
ненормальный? – переходя на крик, вознегодовал Михаил Романович. –
Да, я – ненормальный, когда на своём истребителе всё небо исколесил, но
Бога там не увидел. А где был твой Бог, когда фашистские самолеты разбомбили
наш санитарный поезд и из пулемётов добивали раненых, которые не могли укрыться
и были беззащитны? Почему Бог их не укрыл? Я был ненормальный, когда летел под
откос в санитарном вагоне и только чудом остался жив?!
– Миша, но ведь это
чудо Бог совершил, разве ты этого не понял ни тогда, ни сейчас?
Удивительное дело, но именно
эта вылетевшая у Михаила Романовича фраза – „чудом остался жив“ –
вмиг иссушила его раздражение. Негодование куда-то исчезло и, махнув рукой, уже
успокаиваясь, сказал:
– Иди к своим попам,
раз тебе нравится, что тебя дурачат.
За всенощной Анастасия
Матвеевна горячо молилась за Михаила, чтобы Бог просветил его разум и сердце.
Несмотря ни на что, мужа своего она сильно любила. Когда приходила в храм,
всегда становилась перед иконой Архистратига Михаила, стояла перед ней всю
службу, молясь за то, чтобы Господь просветил её мужа светом истины. У каждого
человека есть какая-то главная мечта его жизни. Такая мечта была и у Анастасии
Матвеевны. Она всем сердцем хотела, чтобы настал когда-нибудь день и они вместе
с Мишей под руку пошли бы в церковь к службе. После службы также вместе
возвращались бы домой. Вдвоем читали бы молитвенные правила перед сном и утром.
Этого она желала больше всего на свете.
– Господи, если тебе угодно,
забери мою жизнь, только приведи Митеньку в храм для Жизни Вечной.
Когда Анастасия Матвеевна
вернулась домой, Михаил уже лежал в кровати. Не было ещё девяти часов вечера,
так рано он не ложился, это сразу насторожило Анастасию Матвеевну.
– Мишенька, ты что, заболел,
тебе плохо?
– Немного неважно себя
чувствую, но ты, Настенька, не безпокойся, пройдет.
Анастасия Матвеевна не
успокоилась, она-то хорошо знала: уж раз он лёг – дело серьёзное, и
вызвала врача. Врач ничем не утешил, измерил давление, прослушал сердце,
поставил укол и заявил, что необходима госпитализация. Но Михаил Романович
категорически отказался ехать в госпиталь. На следующий день его состояние
ухудшилось.
– Миша, может, батюшку
позвать, ведь ты ни разу не исповедовался, ни разу не причащался.
Он, открыв глаза, глянул
сердито:
– Что, уже хоронишь меня?
– Да что ты, Мишенька, Господь
с тобою, наоборот, верю, что через это на поправку пойдёшь.
Он устало прикрыл глаза, а
когда она собиралась отойти от постели на кухню, вдруг, не открывая глаз,
произнёс:
– Ладно, зови попа.
Сердце Анастасии Матвеевны
зашлось в радостном волнении, она выбежала в соседнюю комнату, упала на колени
перед иконами и расплакалась. Всю ночь она читала каноны и акафисты, чтобы Миша
дожил до утра и дождался священника.
Батюшка пришёл в половине
девятого, как и договаривались. Она провела его к мужу и представила:
– Вот, Миша, батюшка пришёл,
как ты и просил, это наш настоятель отец Александр. Ну, я вас оставлю, буду на
кухне, если понадобится какая помощь, позовете.
Отец Александр, мельком
взглянув на фотографии, где Михаил Романович был в парадном мундире с орденами
и медалями, бодро произнёс:
– Не безпокойтесь, Анастасия
Матвеевна, мы – два старых вояки, как-нибудь справимся со всеми трудностями.
Михаил Романович глянул на
молодого священника, сердито подумал: „Что он ерничает?“
Отец, Александр, как бы
отгадав его мысли, сказал:
– Пришлось немного повоевать,
интернациональный долг в Афганистане исполнял. Служил в десанте, так небо полюбил,
что после армии мечтал в летное пойти, был бы летчик, как вы, да не судьба.
– Что же так?
– Медкомиссия зарубила, у меня
ранение было.
– Понятно.
Священник Михаилу Романовичу
после такого откровения не то чтобы понравился, а прямо как родной стал. Немного
поговорили, потом отец Александр сказал:
– У Вас, Михаил Романович,
первая исповедь. Но Вы, наверное, не знаете в чём каяться?
– Вроде жил, как все, –
пожал тот плечами. – Сейчас, правда, совесть мучает, что кричал на Настю,
когда в церковь шла, она ведь действительно глубоко в Бога верит. А я ей
разного наговорил, что, мол, летал, Бога не видел в небе и где, мол, был Бог,
когда на войне невинные люди гибли.
– Её вере Вы этими
высказываниями не повредите, она в своём сердце все ответы на эти вопросы знает,
только разумом, может быть, высказать не умеет. А вот для Вас, по всей
видимости, эти вопросы имеют значение, раз в минуту душевного волнения их
высказали. По этому поводу вспомнить можно случай, произошедший с архиепископом
Лукой (Войно-Ясенецким). Он был не только церковный иерарх, но и знаменитый
ученый-хирург. Во время Великой Отечественной войны, назначенный главным
консультантом военных госпиталей, он не раз, делая операции, самых безнадежных
спасал от смерти. Как-то владыка Лука ехал в поезде в одном купе с военными
летчиками, возвращавшимися на фронт после ранения. Увидели они
церковнослужителя и спрашивают: „Вы что, в Бога верите?“ – „Верю“, – говорит
Владыка. – „А мы не верим, – смеются летчики, – так как всё небо
облетали, Бога так и не видели“. Достает тогда архиепископ Лука удостоверение
профессора медицины и говорит: „Я тоже не одну операцию сделал на мозгу
человека: вскрываю черепную коробку, вижу под ней мозговой жир, а ума там не
вижу. Значит ли это, что ума у человека нет?“
– Какой находчивый
Владыка, – восхитился Михаил Романович.
– А насчёт того, что невинные
гибнут, это действительно непонятно, если нет веры в безсмертие, а если есть
христианская вера, то всё понятно. Страдания невинных обретают высший смысл
прощения и искупления. В плане вечности Господь каждую слезинку ребёнка утрет.
Всем Бог воздаст, если не в этой жизни, так в будущей, по заслугам каждого.
После исповеди и причащения
отец Александр пособоровал Михаила Романовича. После соборования тот признался:
– Веришь ли, батюшка, на войне
смерти не боялся, в лобовую атаку на фашиста шёл, а теперь боюсь умирать, что
там ждёт – пустота, холодный мрак? Приблизилась эта черта ко мне, а
перешагнуть её страшно, назад ещё никто не возвращался.
– Страх перед смертью у нас от
маловерия, – сказал отец Александр и, распрощавшись, ушёл. После его ухода
Михаил Романович сказал жене:
– Хороший батюшка, наш
человек, всё понимает.
Ободренная этим
высказыванием, Анастасия Матвеевна робко сказала:
– Мишенька, нам бы с тобой
повенчаться, как на поправку пойдёшь, а то, говорят, невенчанные на том свете
не увидятся.
– Ну вот, опять за старое, да
куда нам венчаться, это для молодых, засмеют ведь в церкви. Сорок лет прожили
невенчанные, а теперь, здрасте, вот мы какие.
– Ради меня, Мишенька, если
любишь. Пожалуйста.
– Любишь-не-любишь, –
проворчал Михаил Романович. – Ещё выздороветь надо. Иди, я устал, подремлю
малость. Коли выздоровею, там видно будет, поговорим.
– Правда? – обрадовалась
Анастасия Матвеевна. – Обязательно выздоровеешь, быть другого не может, –
и, чмокнув мужа в щёку, заботливо прикрыла его одеялом.
Произошло действительно
чудо, в чём нисколько не сомневалась Анастасия Матвеевна. На следующий день
Михаил пошёл на поправку. Когда пришёл участковый врач, то застал Михаила
Романовича пьющим на кухне чай и читающим газету. Померив давление и послушав
сердце, подивился:
– Крепкий вы народ,
фронтовики.
Когда Анастасия Матвеевна
напомнила мужу о венчании, он отмахнулся:
– Погоди, потом решим. Куда
торопиться?
– Когда же потом? Скоро
Великий пост, тогда венчаться аж до Красной горки нельзя.
– Сказал потом, значит,
потом, – с ноткой раздражения в голосе ответил он.
Анастасия Матвеевна
пробовала ещё несколько раз заводить разговор о венчании, но, почувствовав, что
нарывается на скандал, сразу умолкала. Так и наступило Прощёное воскресенье и
начался Великий пост. Анастасия Матвеевна старалась не пропускать ни одной
службы, в первую неделю ходила вообще каждый день. Потом стала недомогать,
снова, как раньше, появились сильные боли в правом боку. А к концу поста вовсе
разболелась и слегла. Сын Игорь свозил её в поликлинику, оттуда направили на
обследование в онкологию. Когда они вернулись, Игорь отвёл отца в сторону:
– Папа, у мамы рак печени, уже
последняя стадия, врачи сказали: осталось немного.
– Что значит – немного?
Точно проверили, может, ошибаются? Чем-то можно помочь? Операцию сделать, в
конце концов, – растерянно произнёс Михаил Романович.
Сын отрицательно покачал
головой.
– Надо готовиться к худшему,
папа. Не знаю, маме говорить или нет?
– Что ты, сынок, не надо
раньше времени расстраивать, я сам с ней поговорю.
Он сел к кухонному столу,
обхватил свою седую голову руками и сидел так минут пять, потом решительно
встал.
– Пойду к ней.
Подойдя, сел на краешек
кровати, взял нежно за руку.
– Что же ты расхворалась, моя
верная подруга? Давай поправляйся скорей, Пасха приближается, куличи будем
печь, яички красить.
– Что сказали врачи,
Миша? – прямо посмотрев ему в глаза, спросила она.
Михаил Романович суетливо
завертел головой.
– Ну что-что сказали, надо лечиться
– и поправишься. Вон сколько лекарств тебе понавыписывали.
– Не ври, Мишенька, ты же не
умеешь врать, я и так сама всё понимаю. Умирать мне не страшно, надо только
подготовиться достойно к смерти, по-христиански. Ты мне отца Александра
приведи, пусть исповедует, причастит, да и пособороваться хочу. Так мы с тобой
и не повенчались, как пред Богом предстанем?
– Милая Настенька, ты
выздоравливай, ради Бога, и сразу пойдём венчаться.
– Теперь уж, наверное, поздно.
Страстная седмица начинается. Затем Светлая, до Фомина воскресенья я не дотяну.
Значит, Богом не суждено.
Михаил Романович шёл в
церковь за отцом Александром и про себя бормотал:
– Это как же – не
суждено? Что значит – не суждено? Ведь мы как-никак сорок лет прожили.
В церкви повстречавшись с отцом
Александром, договорился, что утром тот подъедет к ним. Поговорил с ним насчёт
желания венчаться. Отец Александр задумался:
– На Страстной однозначно
нельзя, на Светлой, хоть и не принято по уставу, но исключение можно
сделать, – посмотрел на осунувшегося Михаила Романовича, добавил:
– Если будем усердно
молиться, она доживёт и до Красной горки, я в этом уверен.
– Буду, конечно, молиться,
только не знаю как.
Отец Александр подвёл его к
иконе Михаила Архангела.
– Здесь Ваша супруга постоянно
стояла за службой, наверное, за Вас молилась Вашему Ангелу-хранителю. Я Вам
предлагаю, пока она болеет, заменить её на этом боевом посту, я не шучу, когда
говорю про боевой пост. Апостол Павел пишет: „Наша брань не против крови и
плоти, но против духов злобы поднебесных“.
От этих слов всё сразу
встало для Михаила Романовича на свои места. Его соратница, его боевая подруга,
его милая жена, пока он дома отлеживался у телевизора с газетой, была на боевом
посту. Она боролась за него, за свою семью, против врагов невидимых, а потому
более коварных, более опасных. Боролась одна, не имея в нём никакой помощи.
Мало того, что он не поддерживал её в этой борьбе, он ещё потакал врагу.
Теперь, когда она лежит больная, он должен встать на этот боевой пост. И он
встанет, ему ли, старому вояке, не знать, что такое долг воина-защитника. Он
встанет, обязательно встанет, и ничто не помешает ему в этом.
Анастасия Матвеевна
заметила, что муж её вернулся какой-то подтянутый, собранный, решительный и
даже помолодевший.
– Настя, завтра утром батюшка
придёт, буду собороваться вместе с тобой. Сейчас покажи мне, какие молитвы
читать, я за тебя и за себя почитаю.
– Мишенька, что с
тобой? – ещё не веря всему, прошептала Анастасия Матвеевна.
– Ничего. Вместе воевать
будем.
– С кем воевать, Миша? –
даже испугалась Анастасия Матвеевна.
– С духами злобы
поднебесной, – отчеканил полковник. – И раскисать не будем, –
увидев слезы на глазах жены, добавил он.
– Да это я от радости, Миша,
только от радости.
– Ну это другое дело.
Каждый день на Страстной седмице
Михаил Романович ходил в храм. Стоять приходилось подолгу, службы Страстной
седмицы особые, длинные. Но он мужественно выстаивал их от начала и до конца,
хотя и не понимал, что и для чего происходит, но боевой пост есть боевой пост,
приказано – стой, высшее командование само знает. Высшим командованием для
него в данном случае был отец Александр. После службы он часто подходил к нему,
что-нибудь спрашивал. Как-то поделился своими переживаниями.
– Сам-то я хожу сейчас в
церковь, а вот сын со снохой... Их разве заставишь? Наш грех: сами не ходили в
молодости и детей не приучили.
– Да, это проблема не только
ваша, многие подходят с подобным вопросом. Честно признаться, не знаю, что и
отвечать. Советую усиленно молиться за детей, молитва родителей много может.
Мне как-то рассказывали один случай. У одного верующего человека был неверующий
сын. Отец, конечно, переживал сильно. А перед тем как умереть, завещал сыну,
чтобы он после смерти в течение сорока дней заходил в его комнату каждый день
на пятнадцать минут, ничего не делал, только молча бы сидел. Сын исполнил
последнюю просьбу отца. А как сорок дней прошло, сын сам пришёл в храм. Я
думаю, что просто тот отец понимал, что молодежь в суете живёт. Некогда над
вечным подумать: о смысле жизни, о своей душе, о безсмертии, о Боге.
Великим четвергом Михаил
Романович причастился, а вечером после чтения двенадцати Евангелий умудрился
принести домой огонь в самодельном фонарике. От него зажгли лампадку в комнате
Анастасии Матвеевны. В субботу сходил в церковь, освятил кулич и крашеные яйца.
Кулич испекла им сноха, а яйца красил сам Михаил Романович, так как Анастасия
Матвеевна, вконец обессиленная, постоянно лежала в кровати. Врач-онколог,
курирующий её, был удивлён, узнав, что она до сих пор жива. После ночной Пасхальной
службы Михаил
Романович пришёл весь сияющий, уже с порога закричал:
– Христос Воскресе!
– Воистину Воскресе! –
ответила чуть слышно Анастасия Матвеевна, любуясь своим мужем, который на Пасху
вырядился в свой парадный мундир со всеми наградами, раньше он надевал его
только на 9 мая,
– Ты прямо как на День
Победы, – улыбаясь, сказала она.
– А сегодня и есть День
Победы, победы над смертью, так в проповеди отец Александр и сказал.
Они поцеловались три раза.
– Ты давай поправляйся, в
следующее воскресенье, на Красную горку, поедем в церковь венчаться.
– Как уж Бог даст, но я буду
ждать.
В воскресенье подъехал сын
вместе со снохой на своей машине. Сноха помогла Анастасии Матвеевне надеть её
лучшее платье. Михаил Романович с сыном под руки осторожно вывели и усадили в
машину Анастасию Матвеевну, В храме отец Александр разрешил поставить для неё
стул. Так и венчались: Анастасия Матвеевна сидела, а рядом в парадном мундире
стоял её любимый супруг. Во время венчания он несколько раз поглядывал с заботливостью
на неё, а она отвечала полным благодарности взглядом: мол, всё со мною в
порядке, не беспокойся и молись. Домой привезли Анастасию Матвеевну совсем
ослабевшую и почти что на руках внесли и уложили в постель прямо в платье. Дети
уехали, обещав вечером подъехать проведать. Михаил Романович сел на стул рядом
с кроватью жены и взял её за руку.
– Спасибо, Мишенька, я сегодня
такая счастливая. Теперь можно спокойно помереть.
– Как же я? – растерялся
Михаил Романович.
– Мы же с тобой повенчанные,
нас смерть не разлучит. Я чувствую, что сегодня умру, но ты не скорби, как
прочие, не имеющие упования, мы с тобой там встретимся непременно. Ты помнишь,
как мы с тобой первый раз повстречались?
– Конечно, помню: в Доме
офицеров, на вечере по случаю Дня Победы, ты ещё всё с капитаном Кравцовым
танцевала, я тебя еле от него отбил.
– Дурачок, я как тебя
увидела – сразу полюбила, и никакие Кравцовы мне были не нужны.
– Настенька, ты знаешь, мне
очень стыдно, хоть и прошло много лет, всё же совесть напоминает. Встретимся на
том свете, говорят, там всё рано или поздно откроется. Так вот, чтобы для тебя
не было неожиданностью, короче, хочу признаться: я ведь тогда с Клавкой... Ну,
словом, бес попутал.
– Я знала, Мишенька, всё
знала. В то время мне так больно было, так обидно, что жить не хотелось. Но я
любила тебя, вот тогда-то я впервые в церковь пошла. Стала молиться перед
иконой Божией Матери, плакать. Меня священник поддержал, сказал, чтобы не
разводилась, а молилась за тебя, как за заблудшего. Не будем об этом больше
вспоминать. Не было этого вовсе, а если было, то не с нами, мы теперь с тобой
другие.
Михаил Романович наклонился
и поцеловал руку супруге.
– Тебя любил, только тебя
любил, всю жизнь только тебя одну.
– Почитай мне, Миша, Священное
Писание.
– Что из него почитать?
– А что откроется, то и
почитай. Михаил Романович открыл Новый Завет и начал читать:
– Любовь долготерпит,
милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не
безчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде,
а сорадуется истине; всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит.
Любовь никогда не перестает... – он вдруг заметил, что супруга перестала
дышать и, подняв голову от книги, увидел застывший взгляд его милой жены,
устремлённый на угол с образами.
– Мы скоро увидимся,
Настенька, – сказал он, закрывая ей глаза. Затем он встал, подошёл к
столу, взял лист бумаги и стал писать: „Дорогой мой сынок, прости нас, если что
было не так. Похорони по-христиански. Сынок, выполни мою последнюю просьбу, а
не выполнить последнюю просьбу родителей, ты же знаешь, великий грех. После
того как похоронишь нас с мамой, в течение сорока дней заходи в эту комнату и
посиди здесь минут пятнадцать-двадцать каждый день. Вот такая моя последняя
просьба. Поцелуй за меня Люсю и внуков. Христос Воскресе! Твой отец“.
Затем он подошёл, поцеловал
жену и, как был в мундире, лёг с нею рядом, взял её за руку и, закрыв глаза,
сказал:
– Пойдём вместе, милая, я тебя одну
не оставлю.
Когда вечером Игорь с женою
приехали к родителям, то долго не могли дозвониться, так и открыли дверь своим
ключом. Прошли в спальню и увидели, что мать с отцом лежат на кровати рядом,
взявшись за руки, он в своём парадном мундире, а она в нарядном платье, в
котором сегодня венчалась. Лица у обоих были спокойные, умиротворенные, даже
какие-то помолодевшие, казалось, они словно уснули, вот проснутся – и так же,
взявшись за руки, пойдут вместе к своей мечте, которая ныне стала для них
реальностью.
Волгоград, январь 2002 г.